Н.Б.Нешатаева
«ТВОЕ ИМЯ – ХУДОЖНИК-СОЛДАТ…»
«Не комбат, не майор, не полковник
Твое имя – художник-солдат…»
А. Романычев
Высокий, видный, ладно сложенный, добродушный, щедрый на улыбку и шутку, он привлекал к себе людей талантливостью натуры. Одаренный художник, он сочинял стихи, пел, был прекрасный рассказчик… Во всем он был артистичен: вдохновенно читал по памяти любимые страницы из «Мастера и Маргариты» Булгакова, из «Бравого солдата Швейка»… Любил Твардовского, Симонова, Сергея Орлова… А Есенин и Пушкин – шли с ним по жизни рядом!
У него были золотые руки, он владел ремеслами, особенно плотницким: он умел одинаково красиво изготовить и раму для картины, и срубить дом… Все выходило у него и ладно, и споро. Все говорило о цельности, обстоятельности и надежности его натуры… «Он был очень хороший человек, по-настоящему мужественный, честный, человечный, – вспоминала о нем художница Ольга Ефимова. Он был человек большой, сильный, подстать своему высокому росту, а что в творце – то и в творчестве!.. Он был из тех людей, которыми держался Союз художников…
Александр Дмитриевич был художником той школы, где очень много значила живопись сама по себе, где живы были глубокие о ней сведения, где не пустыми были слова: «гармония», «колорит», «цветовые отношения», «тональность», то есть то, что исчезает на глазах современных «модных» работ. Его всегда интересовали смысл и духовность работы, и на них – строилось его искусство. А любовь к России, как нектар с полей родных русских, наполняла «чашу» его творчества… – Так верно и так изнутри может сказать о художнике только художник, знающий как нелегок путь истинного творца…
Обращаясь к произведениям Александра Дмитриевича Романычева (к его живописи, рисунку), познакомилась я и с его записями, статьями в журналах и газетах, рукописями и стенограммами его выступлений, и даже с его шуточными стихами, написанными когда-то друзьям…
Или в солнечный день, или в дождик
Если спросят меня: «Ты художник?»
Я даю безусловный ответ:
Средь поэтов – я лучший художник,
Средь художников – лучший поэт…»
Эти шутливо-легкие строки сегодня звучат печально… Я прочла их на пожелтевшем листке, аккуратно вложенном в папку, где собраны рукописи Александра Дмитриевича. Собраны его вдовой, другом, соратником – искусствоведом Ириной Григорьевной Романычевой. Папка по-прежнему лежит в мастерской художника… Здесь все, как было при жизни Мастера: его мольберт с незаконченной картиной, тюбики красок, кисти, растворители, лаки… Аккуратно уложенные в ящички инструменты для всевозможных поделок… На полках – любимые книги, фотографии… А со стен – смотрят его картины… И в них – живая душа художника, не покинувшая свою мастерскую, свой дом… И еще – везде цветы. Много цветов… Цветы у большой его фотографии… И с фотографии с едва заметной улыбкой, добро, чуть грустно и очень внимательно смотрит на нас Александр Дмитриевич…
Здесь, в мастерской художника, свершалось таинство творчества, рождались картины. Отсюда уходили они на выставки, в музеи, в чьи-то коллекции. Но немногие, наверное, самые любимые, оставались всегда рядом… Это – портреты, некоторые пейзажи, варианты дорогих сердцу картин… Среди них – «Портрет жены»…
Темноволосая, смуглая женщина непринужденно, по-домашнему сидит в кресле… За ее спиной – рояль, простор мастерской, у ног – собака… Художник писал этот портрет здесь, в мастерской… Здесь, как тогда – стоит на прежнем месте рояль. И низкое старое кресло – здесь же… Наверное, где-то лежит и лиловато-сиреневое платье, что было надето тогда… Жена. Друг – «Свой парень» и «Королева сердца»… – как называл ее Александр Дмитриевич. Сорок три года вместе… Наверное, работая над портретом, художник видел перед собой не только жену, хозяйку дома, мать своей дочери, соратницу по работе, но и черноглазую тоненькую девушку-школьницу, в которую без оглядки влюбился в сорок пятом, в Гаграх, приехав туда на лечение… И она помнит эти дни… Помнит летчика Сашу Романычева, молодого, надежного, сильного… На маленьких любительских фотографиях тех лет – они всегда рядом: он бережно держит ее за плечи. Рядом с ним, большим, сильным – она совсем маленькая, хрупкая… В живописном портрете, что висит в мастерской, нет хрупкости отошедшей юности, но осталось бережное поклонение красоте и верность любимой… Наверное, оттого и сияют так живо и трепетно золотисто-нежные, сиреневато-лиловые, словно отливающие серебром, краски…
«Я родился на Волге, – сказано в «Записках» Александра Дмитриевича, – в небольшой деревушке – Русские Горенки (бывшей Симбирской губернии), в крестьянской семье – 18 сентября 1919 года… Нелегким был мой путь в живопись и нескорым. Помню, как мальчишкой самозабвенно рисовал угольком по белым бокам русской печи, как получил в подарок от отца настоящие кисти и краски с непривычными теперь названиями – «кармин», «кость слоновая жженая», «ламповая копоть». Тюбики были уже изрядно выдавленные и засохшие, и все же они принесли мне много радости. С этими красками поступал потом в художественное училище в Ростове-на-Дону…»
Это было осенью 38-го года. Но училище закончить юноше не удалось. Призвали служить в Армию. А потом – война…
Война застала меня в Днепропетровске курсантом Высшей авиационной школы… – читаю в «Записках» художника. – Первые полеты на боевых самолетах. Обучение на легендарном теперь штурмовике «ИЛ-2»… Стал я летчиком. Там, в вышине, редкой была романтика, чаще – будничная летная работа: бомбить и стрелять по целям врага. Поныне сердце хранит память о погибших товарищах…»
Сохранились рисунки военных лет – портреты: «Курсант-летчик Саша Терехов». Молодое, открытое лицо. Пилотка со звездочкой лихо сдвинута на бок, в петлицах – «крылья». Рисунок 42-го года… «Старший лейтенант Семерников». Лицо совсем юное, но суровое, строгое. Низко на лоб надвинута бескозырка. На груди – боевые ордена. Сорок четвертый год… Солдаты Великой войны, вернулись ли вы в сорок пятом домой?..
Александр Романычев возвратился к мирной жизни в 47-м. В 47-м снял военную форму, женился, вернулся в Ростовское училище, закончил его, а потом – Ленинград, Академия художеств. Мастерская профессора Михаила Ивановича Авилова, а затем - Юрия Михайловича Непринцева, тоже фронтовика…
«Учеба и творческая работа в трудные послевоенные годы были пронизаны желанием наверстать упущенное время. Я до сих пор не убежден, что оно было «упущено». Мое поколение входило в самостоятельную жизнь солдатами. Мечта о мирной профессии была лишь мечтой…» – записал в послевоенные годы Александр Дмитриевич.
Годы учебы пролетели быстро. Радость творчества окрыляла, удваивала энергию, силы… Потом была аспирантура. Творчество. Работа в мастерской учителя, вместе с учителем… Появились и свои ученики…
Художник, педагог, профессор живописи Александр Дмитриевич Романычев всегда оставался солдатом той Великой войны, которая в памяти его так и не изгладилась…
Долгие годы снился ему один и тот же навязчивый сон:
«Вижу облако со мной наравне,
А гораздо ниже летают птицы.
Нет, это не тот блаженный полет…
Я чувствую запах горелого масла,
Мне снится дюралевый корпус-трилист.
Чтоб землю увидеть – залег в разворот,
Последняя искра в моторе угасла.
Ах, если б еще чуть-чуть протянуть,
Не вспыхнуть на небе факелом длинным,
В доску приборов
не вдавить грудь, –
Чтоб вернуться
к своим любимым…»
Память о войне жила в нем до последнего дня его жизни… Его последняя незаконченная картина называется: «Из окружения вышли…» Из окружения вышли два наших солдата – один тяжело ранен, другой – тащит его на себе… Два тела словно слились в одно и превозмогая усталость, отчаяние, боль, идут прямо к нам, на нас – они взяты крупным планом. Верхняя рама картины – над каской солдата, нижняя – у самых сапог, тяжелых, кирзовых, набухших от воды и налипшей земли… А сбоку, за спинами бойцов – всполохи света от разрывов снарядов… Земля горит и гудит под ногами, а они идут и идут вперед, двое, как один. Как один, вместе – слабый и сильный…
Может быть, это завещание художника нам, сегодняшним, растерявшим веру друг в друга, утратившим способность защитить и спасти слабого?!
Не раз в трудные дни жизни художник возвращает себя и своих друзей к солдатскому братству, к солдатскому мужеству и терпению.
«Не комбат, не майор, не полковник,
Твое имя – художник-солдат…
Отмахал ты большой треугольник –
Ростов –
Берлин –
Ленинград.
Не спускай боевые флаги –
Ты к победам на фронте привык.
И теперь плюнь на все передряги
Выше голову, выше, «старик»!
Строки из дружеского послания художнику-фронтовику Борису Михайловичу Лавренко…
В разные годы Александр Дмитриевич создал целую серию картин, посвященных солдатам Великой войны… Сегодня, невзирая на хронологию их создания, картины эти можно выстроить в стройный рассказ о солдатской чести и славе…
Картина – «Он был простой солдат». Солдаты хоронят солдата… Он лежит на земле, на краю могилы, молодой, со сложенными на груди руками, прикрытый плащ-палаткой… А вокруг в почетном карауле – бойцы в истертых серых шинелях и осень, склонившая к убитому кроваво-красные кисти рябины… «Его зароют в шар земной», в землю, израненную, родную, не отданную врагу…
Картина «Хлеборобы»… У покосившегося плетня двое – старый крестьянин (чех или венгр) и молодой русский солдат… А вокруг – поля до самого горизонта, рощицы, бегущие на холмы. И вдали – колоколенка, крыши домов… У ног крестьянина влажно дышит вспаханная земля… И, глядя на нее, задумался солдат, забыв и о роте своей, идущей на запад, и о самокрутке, застывшей в огрубелой руке…
Есть в «Записках» художника и строки об этой картине:
«Хоть самую малость хочется солдату всмотреться в пахотную землю, вдохнуть ее пряный и теплый запах. Ведь у простых людей, в какой бы стране они ни жили, всегда есть общее – их труд…»
Полотно – «Победители». На брусчатой мокрой мостовой – автоматы, ружья, штыки – оружие побежденных… Оно лежит у ног победителей – советских солдат…
Солдатам Великой Отечественной, идущим в мирную жизнь, художник посвятил свои картины «Отчий дом» и «Село возрождается» – на пепелище строят вчерашние бойцы новый дом… И светло ложится на обугленную землю золотистая стружка свежеотесанных бревен…
Идут годы. День Победы уходит от нас все дальше и дальше… Но память народная о войне жива. И до сих пор 9 мая вдовы, сестры, дети фронтовиков поминают не вернувшихся с войны…
«9 мая» – назвал картину художник, посвятив ее русской женщине, солдатке, труженице, хранительнице крестьянского очага, так постыдно забытой в послевоенные годы в их заброшенных деревнях…
Картины Романычева о солдатах Великой Отечественной написаны сердцем. В них нет бравады, показной героики. В них все просто и глубоко. В них – жизнь. И великая любовь к человеку. Боль за него. Сочувствие, как сопричастность его судьбе…Оттого, наверное, и сюжеты картин – не броски, не замысловаты…
Об этом и слова художника:
«Благородное желание художников воспеть ратный подвиг советского солдата справедливо объясняется памятью сердца, но так трудно суметь воплотить эту «память сердца» в убедительных образах. Вот почему я долго работаю «вчерне», ищу точные, характерные детали, индивидуальные особенности героев в их мимике, жестах, манере говорить или молчать…»
Есть у художника групповой портрет ветеранов, картина, названная «Однополчане».
Их четверо. Стоят они, обнявшись, плечо к плечу… Седые головы, ордена на груди… На столе – сдвинутые стаканы, фотографии военной юности и красные огоньки гвоздик… Праздник День Победы… Крайний справа – Александр Романычев. Слева от него – Алексей Гавинский, Александр Туркин и Леонид Лебедев… В конце семидесятых вот так они встретились в гостиничном номере в Москве… А потом – родилась эта картина. Родилась из правды, из памяти, из верности солдатскому братству…
«Однополчане» – картина-портрет. Портрет в творчестве Александра Дмитриевича занимает особое место. С него, пожалуй, начинается и каждая картина художника. Ибо идет он от человека, от интереса к его судьбе и его делу.
Особенно удавались художнику портреты людей близких, любимых. Удивительна картина-портрет, названная «Отец и мать. 1918 год». В картине этой художник осмыслил время, грозное, переломное, судьбоносное. И в нем он увидел молодость матери и отца. Их причастность этому времени, их глубокую связь с ним… Отец – бравый молодой матрос с красным бантом на груди, мать – невеста его, девчоночка из деревни, смирная, скромная… Он и она напряженно позируют дешевому уличному фотографу, усадившему их да дощатый помост с темным фоном-экраном… А за экраном – бурлит базарная площадь провинциального городка… На коленях у молодых – ветвь яблони с золотисто-розовыми плодами, как символ верности и любви…
Мне хотелось, – говорил художник, – написать не просто портрет-воспоминание о родителях, хотя чувства сыновней памяти и благодарности побуждали к откровению, а вести разговор более значительный и содержательный – о времени, что раскололось в 1917-м на две эпохи. О жизни, которую надлежало строить по чести и справедливости».
В этой картине особенно подкупает честность и искренность художника. Время, запечатленное им – тревожно. Тревожна бурлящая толпа за экраном фотографа, тревожно небо в закатном свете… И только белое платье невесты притягивает светом надежды, веры в лучшее завтра… В образе девочки-невесты – нравственная опора этой веры, так глубоко присущая русской женщине во все времена….
Александр Дмитриевич Романычев создал серию великолепных портретов собратьев-художников. Каждый из них по-своему высвечивает характер и главное – несет импульс творчества.
За работой у себя в мастерской изображен учитель – Юрий Михайлович Непринцев, человек увлекающийся, темпераментный, ясный и точный в своих убеждениях, пристрастиях и оценках…
«Чтобы написать портрет, мало одного таланта, – утверждает Александр Дмитриевич. – Надо хорошо знать человека и понимать, что хочешь сказать о нем… В портрете, меньше чем в других жанрах, допустимы всякого рода вольности и отступления от профессионализма, что иной раз выдается за изысканность вкуса и творческое новаторство… Когда умеешь верно понять характер человека, проникнуть в его глубины, тогда знаешь, что писать и как писать. И интересное и важное в нем для тебя – станет интересным для всех…»
Как педагог, профессор живописной мастерской Института имени Репина, Александр Дмитриевич в воспитании творческой молодежи – портрету уделял особое место. Он считал, что в наших художественных вузах непременно надо ввести портретные классы, ибо за портретным искусством – будущее… Наверное, это особенно важно сегодня, сейчас, когда человеческая личность – обезличивается, нивелируется. Через портрет, через искусство портрета, в наше бездуховное время надо привлечь внимание к человеку, но не к внешности его, а к его духовному содержанию, духовной сути его…
«С давних пор, – пишет Александр Дмитриевич, – портрет причисляли к самому высокому жанру, считая, что высшие проявления таланта и мастерства художника могут раскрыться с наибольшей полнотой именно в портрете. И к самому низкому, ремесленному, не творческому процессу создания портрета приравнивали простое списывание с оригинала…»
Каждый романычевский портрет, изображающий творческую личность, завораживает правдой характера и самой живописью, способной так легко, артистично передать неповторимый образ человека-творца. Передать именно творческий импульс, как высшую точку духовности человеческой жизни…
Вдохновенно, на одном дыхании написан, например, портрет художника Эпштейна. Он изображен в осеннем пейзаже, работающим над этюдом. В центре портрета лицо художника и рука с кистью, летящая, невесомая, она как рука дирижера – правит музыку красок.
Во многих портретах присутствует пейзаж. Пейзаж придает им особое очарование, особую глубину настроения…
Александр Дмитриевич – мастер пейзажа. В незамысловатом мотиве он всегда чувствует поэзию, музыку… У него трепещут на ветру березы над озером; стынет талая вода на дороге; золотится рожь; бродят кони в тени деревьев; и смотрят окнами в поле низкие деревянные домики…
Зима… Осень… Лето… Весна… Круговерть природы: снег, золото и багрянец, изумрудная зелень, солнечная прозрачность… – Все это он любил, наблюдал, знал и постоянно писал… И всем этим одаривала его из года в год Тверская земля, уголок ее, что лежит на озерных берегах, с их холмами, лугами, перелесками, пашнями, что раскинулись вдоль Мсты-реки…
Из старинного Вышнего Волочка сюда можно приехать автобусом… Здесь сосны, березы, на озере – лодки и длинные, шаткие мостки, служащие причалами. От причалов ведут тропки к домам, к изгородям, к старым придорожным березам… А на высоком холме, над озером и рекой – дом с флюгерками и верандой – старинная «Академическая дача», принадлежавшая Академии художеств. Здесь с давних пор совершенствовались в пленэрной живописи ее воспитанники.
Теперь это дом художников – их творческая дача, называющаяся по-прежнему «Академической дачей».
С «Академической дачей» связаны многие годы жизни и творчества Александра Дмитриевича Романычева. Здесь созданы многие его пейзажи, натюрморты, портреты. Здесь рождались замыслы многих его картин. Здесь всегда работалось легко, радостно… Здесь жили друзья-художники, и здесь особо ощущалась всегда та благодатная связь с природой, без которой так тяжело в городах…
Здесь, на исконной земле русских художников, в стенах старой дачи, помнившей самого Репина, писала лучшие страницы своей книги («Академическая дача») верная спутница художника, искусствовед, ныне профессор Института имени Репина – Ирина Григорьевна Романычева.
Недалеко от Академической дачи, на берегу озера, в деревне Кишарино была летняя мастерская Александра Дмитриевича… Все в ней сделано его руками: и стены, и двери, и окна… Сделано добротно, радостно, обстоятельно… В доме все еще пахнет смолой от бревенчатых стен, от дощатого пола… Здесь как и в ленинградской мастерской – мольберт, на полках тюбики с красками, бутылочки с растворителями, лаками … Кисти…
У мольберта – этюдник. Рядом – на табурете палитра с засохшими красками и кругом – листы бумаги, картон, подрамники с чистыми загрунтованными холстами, приготовленные для работы… Вдоль стен можно расставить этюды, написанные здесь в последний год жизни художника… Расставишь и увидишь: заснеженные дома, березы у дороги… Крыльцо, залитое солнечным светом… Золотой лес и белое поле – первый снег… И здесь же – «Автопортрет». Последний… Знакомый, сосредоточенный взгляд из-за стекол очков, в руках кисть и палитра. Кисть и палитра – навсегда, до последнего дня… Так и случилось…
И еще – рядом с Автопортретом можно поставить последний из написанных им, портретов жены… В опустевшей мастерской они, как и раньше – вместе… Художник и его Муза… За окном, как когда-то – осеннее небо, мокрый луг, озябшее на ветру деревце.. А за лугом, за перелесками, под старыми соснами, в тишине и тени – сельское кладбище. Здесь последний и вечный приют художника…
Он сам захотел остаться именно здесь, рядом с другом юности, упокоенным здесь Токаревым Володей… И вспоминается самый живой и самый проникновенный из романычевских портретов – «Портрет художника Владимира Федоровича Токарева». Портрет писался здесь, на «Академической даче»: седой взъерошенный человек сидит с ногами на краешке дивана и отрешенно смотрит на холст, поставленный на мольберт. Он только что пришел с улицы. Озяб, продрог на весеннем ветру, но работу закончил… Этюд готов и видится в нем будущая картина… в этом портрете – художник и его мечта о совершенном в искусстве, мечта вечная и высокая…
И не о ней ли думал вот так же сам Александр Дмитриевич, бродя с этюдником по осенним лугам и рощам, далеко уходя и от Академической дачи и от кишаринских мастерских знакомых художников…
И, может быть, тогда задумал он написать своего Микеланджело – великого скульптора и живописца, страждущего в изгнании о покинутой им Родине – его Флоренции…
У художника Романычева была своя Флоренция – его Тверской край, где так тихи луга и рощи, где так недвижно-задумчивы озерные воды…
И, возможно, именно в этих лугах и рощах явился ему образ самый заветный – его Пушкин… Пушкин, как олицетворение достигнутого совершенства в искусстве… и трагического разлада с миром… Поэт лежит на траве, словно упав навзничь, заложив руки за голову, оборотив лицо к небу. И в глазах… – свет неба. И пожелтевшие травинки у виска и до них можно дотронуться и помять их в пальцах… И можно забыться, забыть Петербург, пересуды, долги… Забыться и уйти от надвигающейся беды. И нужно только не смотреть на трость, воткнутую в землю, и навешенные на ней цилиндр и перчатки – атрибуты вечного петербургского маскарада!..
И не так ли сам художник, упав навзничь в кишаринские травы, размышлял о творчестве, о судьбе, о жизни… И, вслушиваясь в тишину, глядя на небо, чувствуя у виска травинки, повторял, словно укрепляя себя, собственные стихотворные строки:
«Не комбат, не майор, не полковник,
Твое имя – художник-солдат…»
Художник-солдат. И этим все сказано.